В мае, навещая дочку в колледже Св. Екатерины, заехал к Питеру Пауэру в его поместье Эйншам Милл, в графстве Оксфордшир. У Большой Мэри, напротив колледжа Сент Джонс, останавливаю кэб. Таксист очень переживал, что не знает место, которое я назвал, и долго не мог найти скрытый деревьями поворот, поэтому развлекал нас историями из своей жизни: было интересно не то, что он рассказывал, а то, как он говорил. Именно так в старых советских фильмах говорили пожилые профессора и школьные учителя дореволюционного времени. Он говорил о погоде, новостях местного садоводства и коснулся прочих тем, так мало волнующих московских таксистов, впрочем, как и их пассажиров. Благополучно найдя поворот, мы проехали несколько мостов через весело бегущие речки и ручьи. И вот уже Питер властно, как и подобает человеку с его фамилией, объясняет водителю, где остановиться, как развернуться и отправиться обратно в Оксфорд, после чего с широкой (но не американской) улыбкой приглашает нас с дочкой зайти в дом.
Эта встреча раскрыла секрет лагерей Рында и Харловка, куда он пригласил меня в качестве гостя, и выявила пропасть между поместьями новой русской аристократии и его
…Я вышел из дома. Консьержка жарила рыбу с луком, и запах распространялся по всему подъезду. Водитель такси не удосужился открыть багажник, вяло процедив, что это не его работа (что отразилось на его чаевых, но настроения не улучшило). По пути в аэропорт все водители на дороге вели себя примерно одинаково. Точно так же многие соотечественники вели себя в начале
Вот и Мурманск. А дальше рассказывать нечего. Точнее, то, что меня поразило, скорее всего, будет малоинтересно большинству российских рыболовов. Но попытаюсь покороче…
Приветливы, вежливы, спокойны и просты все — от генерального директора компании, который встретил меня, и директоров лагерей до гидов и обслуживающего персонала. Я каждый раз вздрагивал, слыша русскую речь, но это были русские люди. Что же Питер сумел сделать с ними?
Я не считаю европейцев или англичан ангелами. Уродов, вероятно, там не меньше, чем у нас, но, если это убийца или насильник, он всё же будет стараться даже своё чёрное дело делать вежливо. Кстати, это неким образом отразилось на принципе «поймал — отпусти». Ведь, по сути, мы мучаем или убиваем рыбу, но делаем это, по возможности, деликатно и вежливо, многие даже целуют рыбу, которую только что мучили в течение получаса и которая, скорее всего, не выживет после такой схватки, усугубленной фотографированием и горячими, в прямом смысле этого слова, поцелуями. А вот до людей у нас руки (или сердце) не доходят; хамство спускается по вертикали: от лидера нации, готового «мочить» всех и везде, до дворника, готового мочиться там же.
А в лагере царят простота и аккуратность. Как легко было бы добавить пафоса, которым полны постсоветские отели и дома отдыха: заборы, аляповатые, нарочито богатые, безвкусные дома, посуда и лепка с фальшивой позолотой, охрана с кирпичными подбородками, сломанная сантехника, прокуренные номера с запахом духов и намёком на бордель…
Но здесь всё просто, только салфетка в кольце на столе и тихая речь официантки выдают нездешнее происхождение лагеря. Тут забываешь, что за окном с Баренцева моря надвигается плотный туман. Простая, но чистая и не прокуренная комната, вид на перекат реки и тундру, сушилка для мокрых вейдерсов, которые утром натягиваешь тёплыми и сухими. Dining room (не готов назвать её столовой), где всегда можно выпить и хорошее вино, и односолодовый виски, и хороший коньяк. Тут очевидная проблема. Я спросил у директора лагеря Николая Балеева, как русские утром встают после ужина в стиле all inclusive? Он явно не хотел говорить плохо о своих клиентах, что очень приятно и нам не свойственно; лишь рассказал, что иногда русские плохо просыпаются к завтраку, просят сделать вылет на реку попозже. «Но, — замечает Николай, — у нас чёткое расписание, кто не вписывается в него, может половить на домашнем пуле».
Разнообразный и обильный завтрак, рассчитанный на любые традиции и удовлетворяющий любой вкус, кроме, возможно, изысков
Рыбалку на Рынде, Восточной Лице, Харловке и Золотой хорошо описал в своих статьях Алексей Дудкин; существует и фильм «Дом для лосося», который даёт полное представление именно о рыбалке, без преувеличений и передёргиваний.
Я же ловил очень мало, провёл в лагере одну ночь и галопом пробежался (точнее, пролетел) по всем рекам и лагерям, так что на саму рыбалку времени осталось не очень много; смог лишь получить представление о некоторых пулах. Сёмгу только подержал на шнуре несколько секунд и наблюдал несколько выходов на бомберы. На домашнем пуле Харловки, поймал штук пять кумж, из них одна была до 2 кг, остальные — гораздо меньше. Владимир выступил в роли гида и очень переживал, что я не поймал «настоящую рыбу», которая там была, и я её видел. Но мне было очень интересно послушать рассказ Владимира о том, как строили лагерь, продумывая каждую деталь, как Питер, тщательно следивший за чистотой лагеря, постоянно курил и (о, ужас!) разбрасывал окурки. Тут уже наши ребята аккуратно указали ему на это, вырезали из пивной банки пепельницу, прикрутили к его куртке, и он так ходил, распространяя жуткий запах, так как курит он очень много и в банке всегда плавало несколько десятков окурков, но окружающая природа от этого не страдала.
Улетая обратно и ожидая увидеть толпу встречающих самолёт плохо вымытых таксистов, я подумал, что эти лагеря ещё долго будут мало популярны в России. Нам тут всё чужое: нельзя набить бочку солёной рыбой, вообще брать рыбу с собой нельзя. И ещё много чего нельзя: например, ходить в лагере не по дорожкам, поесть
Впрочем, я бы не стал тратить время на написание этих строк, если бы не верил: есть у нас люди, которым интересно то, что подразумевали под словом «нахлыст» те, кто его придумал. А также не знал, какая рыболовная культура стоит за этим словом, что так коряво звучит на русском языке, отсылая нас к пастухам и коровам, но так хорошо на английском, не только подразумевая ловлю на мушку, но и призывая к полёту и невесомости.
