Август подходил к концу, и за полярным кругом, на Чукотке, валил снег. Я поняла это, почувствовав леденящее прикосновение крыши тента к спине. Давно уже отпала необходимость ставить палатку под тентом и надевать накомарник. В парашютный капрон палатки теперь я заворачиваю ноги, перед тем как залезть в пуховый спальник. Если непогода стоит несколько дней, я не могу просушить его на ветру, и он постепенно теряет свои теплоизоляционные свойства. Высунув нос из спальника, я обомлела: весь тент провис под тяжестью снега, он
Всё под снегом, только верхушки травок и кустарничков торчат
Через заснеженные перевалы к реке Пегтымель
Оттаиваю ботинки над пламенем горелки. Но высушить их окончательно нереально. На ручье ледяные закраины. Просушиваю отсыревший спальник на ветру.
Не могу заснуть, меня одолевают холод и сомнения: еды мало, вдруг отморожу ноги в снегу, и тут в голову приходит простая мысль: надо сшить бахилы! Конечно, у меня же остался чехол для труб каркаса из легкого тонкого брезента. Сразу ногам станет теплее, даже и в мокрых ботинках!
Обеспечив ногам защиту от снега, выхожу на подъём к безымянному перевалу высотой около 1300 м над уровнем моря. Чем выше, тем плотнее снег, но и теперь я проваливаюсь по колено и выше. Ломаю ступени, делая 15–20 шагов, и плюхаюсь в снег отдыхать. Сзади вижу только белые снежные горы на фоне
Наступила «слепая» видимость, «белая мгла», освещение такое, что нельзя оценить расстояние, увидеть рельеф. Я случайно залезаю на крутой склон, чувствую, что, даже стоя вертикально, руками упираюсь в снежную стену. Не спустить бы лавину. Что это — крутой взлёт перед перевалом или боковой склон? Ползаю по склону
Подъём стал более пологим — вот и перевал. Он совсем короткий, «острый» — буквально пять шагов по ребру, седловине хребта, и подо мной начинается провал вниз. За перегибом даже не просматривается спуск. Отвесные стены гор напротив уходят в крутые ущелья. Сползаю узкой ложбиной на пятой точке и рюкзаке, притормаживая ногами и перескакивая через камни. Вскоре впереди я увидела вдали бесснежные склоны основания гор. «Есть тепло на свете!» — только сейчас я почувствовала всю радость того, что смогла перейти через этот перевал. Путь к Ледовитому океану теперь был для меня открыт, вода всех ручьёв отсюда текла только к нему.
Однако ниже, в широченной тундровой межгорной долине, куда я выхожу из узкого ущелья, снова начинается белый ковер. Сверху периодическими зарядами валят хлопья, ничего не видно. Может быть, уже наступила зима? Снег не прекращается. Здесь, на высоте 650 м, всё скрыто под его белым покровом. Куда я попала? Трава в снегу. Долина голая, унылая, неприглядная, негде спрятаться от снега и ветра. До Пегтымеля остаётся 12 км, решаю дойти до воды и там уже пережидать непогоду, ждать бабьего лета, неторопливо собирать каяк. Тешу себя мыслью о многочисленных хариусах, о том, что теперь поплыву только вниз.
Из последних сил в совершеннейшей прострации добредаю до реки и с ужасом обнаруживаю мелкий ручей, неширокой лентой стелющийся по галечному руслу, расползающийся на маленькие рукава меж выступающих отмелей. Ширина его всего 3–4 м, часто следует крутое падение на маловодных перекатах, где даже мой плоскодонный каяк приходилось бы протаскивать. Воды очень мало. И это Пегтымель? Река моей мечты? Может, это его протока?
Близкий противоположный крутой обрыв берега явно указывает на то, что передо мной лежит основное русло, что река здесь ещё совершенно не сплавная. Такие понятные, однозначные вещи я осмысливаю постепенно, как бы со стороны. Снег всё падает, я совершенно без сил. Слишком мелко, много разбоев, крутое падение. Рыбы нет.
Просыпаюсь ночью от холода, жду утра и тепла. Рассветные часы самые холодные. Утром меня снова засыпает снегом. Дует
Вот и долгожданный миг — я плыву! И с ногами верхом на деке, и
В небольшом омутке за перекатом увидела стрельнувшую под водой маленькую тень. Причаливаюсь и ловлю рыбу. Одну за другой выуживаю трёх мелких пятнистых рыбёшек. Это красная рыба, позже узнаю, что зовётся она мальмой. Рыбки настолько верткие и мелкие, что, для того чтобы не дать им улизнуть и не потерять их на гальке, засовываю всех в карман на штанах и застёгиваю молнией. Как ни стараюсь поймать ещё, ничего не выходит, видимо, в этой ямке их больше нет. Что ж, ухи хватит как раз на мой маленький котелочек…
Экзотика чукотского стойбища
К вечеру утомительного сплава я почувствовала запах дыма и вскоре увидела на высокой прирусловой террасе несколько яранг. Между ними виднелись фигурки людей!
Чукчи удивительно гостеприимный народ. Чай — это только начало, предлог. Нагнувшись, прохожу внутрь кажущегося тёмным после улицы пространства яранги. Посередине жилища окружностью из камней выложен очаг. Яранга пропитана неповторимым ароматом дыма ивовых веток. Хозяйка, облачённая в
Прочный, хитроумно поставленный деревянный каркас, прокопчённый и отполированный дымом и временем, обтянут рэтемом — покрышкой, сшитой из выделанных оленьих шкур, а местами с вкраплениями кусков брезента. Вдоль стены лежат дрова — части сухих разлапистых ивовых кустов. На перекладинах каркаса развешаны и коптятся под дымом куски оленьего мяса, гирлянды кишок, покрытых нутряным жиром, рыбьи потрошёные тушки.
Мы находимся в так называемом чоттагыне — холодной хозяйственной части яранги. Спят люди в меховом, шерстью внутрь пулоге (
«Ой, вы, наверное, голодная, а чем же вас покормить?» — хозяйка Тамара начала оправдываться, видимо, здесь такая традиция: ругать перед гостями свою стряпню. «У меня ведь только суп сейчас готов, а я добавила туда нутряного жира, вам, наверное, будет невкусно», — запричитала она. «Невкусно?!! — я чуть не подпрыгнула. — Такого не бывает! Я всё буду, я всё ем!»
«Только бы не объесться», — лихорадочно думаю я, но, похоже, ничто не может удержать меня от переедания. Оленина — продукт легко усваиваемый, диетический, убеждаю я себя, смакуя мягкий розовый костный мозг, который в тысячу раз вкуснее сливочного масла.
Мне предлагают переночевать под пологом в кукуле — спальном мешке из оленьих шкур, на что я радостно соглашаюсь. Ясное небо, звёзды, безветрие — ночь обещает быть холодной.
Под полог нет входа, просто, приподняв свисающую шкуру, заползаю внутрь отгороженного пространства. Здесь со всех сторон олений мех: и пол, и потолок, и стены — это оленьи шкуры. Тамара зажигает свечку — замену используемых ранее жировых светильников. На деревянном подносе прибито несколько гвоздей, на которые накалывают свечи, чтобы они не падали. Залезаю в мягкий кукуль. Олений ворс в нём изнутри, поэтому Тамара советует мне не снимать штормовку, чтобы не вывалять мехом свитер. Рядом, с головой накрывшись шкурами, спят дети. Такого комфортного тепла, как в эту ночь, я давно не испытывала.
Теперь стадо пасется недалеко от стойбища. Днём с Тамарой и Валерой мы идём посмотреть на него. Тундра, яркая под солнцем, очень красива. Горная, каменистая, она совсем лишена кустарника. Не верится, что недавно здесь лежал снег. С невысоких горок открываются глубокие узкие живописные ущелья. Вдали — конусы снежных гор. Подходим к маленькому синему озерку в распадке, на берегу стоит трактор, в воде — сети. Рыбаки, отдыхающие на берегу, рассказывают, что за ночь озеро покрылось таким толстым слоем льда, что его еле пробили ломом, чтобы проверить сеть.
Вода закипает на костре, гольцы уже выпотрошены, потроха валяются рядом; удивляюсь, что вся печёнка оставлена в них. Не могу допустить, чтобы пропадал продукт, отделяю печёнки от кишок и, спросив разрешения, кидаю их в кипящую в котле уху. Сначала мы едим малосольную икру гольцов. Она мелкая. Но вскоре и уха готова, на большое блюдо вываливают всю рыбу, бульон черпают из большой миски. Все, кроме меня, первым делом вытаскивают из груды рыбьих кусочков головы. Я в первую очередь ем куски тушек — розовое мясо и печёнку. Валера вскоре отваливается: «Головы кончились». Оказываюсь самой стойкой, но всё равно не могу всё доесть.
На следующий день тракторист Фархад зовёт меня половить гольцов на блесну с резиновой лодки в соседнем озере. Оказывается, чтобы поймать местную рыбу, нужно медленно вести блесну прямо по дну. Фархад поймал одного немного необычного гольца — генетического уродца с перекошенной нижней губой. Во время плановой связи по рации Фархад запросил указания, что делать с этой рыбой. Удивлена таким вниманием к пустячному событию. «Да я бы её, конечно, съел,- говорит Фархад, — но ритуалы надо соблюдать. Язычники. В прошлый раз сжигали такую особенным способом».
Погостив несколько дней на стойбище, покидаю гостеприимных оленеводов. Река Пегтымель
В нижнем течении я снова встречаю местных жителей. Недалеко от берега в большой настоящей деревянной избе из толстых брёвен с огромной кирпичной печкой внутри обитала семья. Жители посёлка Биллингс Вадим и Аня Монаковы с сынишкой этим летом заготавливали здесь рыбу. Сейчас должен был быть ход морского гольца, но так как в этом необычно холодном году океан не растаял, рыбы в устье Пегтымеля вошло очень мало, и глава семьи был в расстроенных чувствах. «Карабин бы мне, — сетовал он, — хотя бы оленей стрелял». И всё же мне дают в дорогу солёных гольцов и хариусов. Надо же, на Пегтымеле я не выудила из реки ещё ни одной крупной рыбы и, похоже, необходимости в этом теперь не возникнет…
Ледовитый океан
Вот и конец низким песчаным берегам многочисленных проток дельты. Вылезаю из каяка,
Лавирую среди огромных, по 5–7 м в диаметре, ледяных глыб. Океан оказался действительно Ледовитым!
Посёлок Биллингс раскинулся на узкой галечной косе, с одной стороны ограниченной морем, а с другой — обширной солоноватой лагуной. Большие поля спрессованных льдин не дают мне легко пробиться к берегу. Петляю по лабиринтам узких проходов километрах в двух напротив посёлка, недоумевая, как же сюда пришвартовываются корабли. Мне пока невдомёк, что в этом году здесь никто и не пришвартовывался. Наконец причаливаю к здоровенной голубой льдине, выползшей на сушу, и, задрав голову, здороваюсь с рыболовом, стоящим на этом постаменте с поплавочной удочкой в руках. Повертев головой в поисках человека на берегу, рыболов, наконец, обратил взор вниз, на воду.
Красная рыба
В магазине посёлка была крупа, хлеб на пекарне выдавали под расписку, так как у многих жителей давно не было денег. Завоза продуктов и топлива в этом году не ожидалось. Не было мяса: почти все тракторы и бульдозеры были неисправны и не могли отправиться в оленеводческие бригады за олениной. Пресная вода здесь была привозная, в бочках её возили с дальнего пресного озера. Радушный бульдозерист угостил меня собачатиной, единственным доступным мясом.
До Мыса Шмидта мне пришлось добираться самостоятельно вдоль побережья, только от посёлка золотодобытчиков Ленинградского меня подвезли на машине.
Попутный военный самолет вёз меня в Анадырь. Подо мной плыли заснеженные острые пирамидальные пики, ещё раз подтверждая, что Чукотка
По архивным материалам
